21 июня 1941 года был самый счастливый день в моей жизни. Прекрасный вечер, выпускной бал в средней вечерней школе г. Тихорецка. Цветы, поздравления, пожелания, радужные планы на будущее. До утра музыка, веселье, танцы. Безоблачное утро, сменившееся словно громом с ясного неба- известием о войне.

Станция Тихорецкая - сердце, связывающее многие железнодорожные магистрали юга страны. Уже на второй день в городе была объявлена воздушная тревога, а через неделю -две фашисты совершили первый бомбовый удар по ж.д. узлу. И такие воздушные нападения стали повседневными.

Вскоре здесь был создан эвакопункт Краснодарского крайисполкома. Начальником назначили заместителя председателя крайисполкома Антона Самойловича Дядина, а инспектором — его заместителя по питанию, меня. Первой весточкой с запада была жена моего брата с двумя детьми. Она успела выскочить из прифронтового города Гродно в тот час, когда ее муж, кадровый военный, участвовал в бою с фашистами. Через несколько дней на станцию уже прибывали не одиночки, а бесконечные эшелоны с эвакуированными детьми. Ехали женщины, дети, старики. Ехали полураздетые, бросив все, что наживалось годами. Ехали на крышах вагонов, буферах, буквально облепив все, где можно было удержаться. Первыми мы принимали жителей Молдавии, Западной Украины, которые только недавно поняли, что такое настоящая свобода. Потом люди из нашей советской Белоруссии, Украины и доблестного, прославленного трудом шахтерского Донбасса. Вот типичная картина тех дней: повозки с домашним скарбом, в которые впрягались взрослые и подростки. Везли все, что успели захватить. Сверху вещей сидели дети маленькие, плачущие, грязные, дико смотря кругом и ничего не понимая. А стервятники не оставляли несчастных, бомбя все дороги, по которым нескончаемым потоком двигались люди, бросив свои дорогие обжитые места, потеряв все, что нажито целой жизнью. Большие массы людей скапливались на нашей станции Тихорецкой. Всех надо было накормить, напоить, отправить в глубокий тыл. Сутками работал эвакопункт. Казалось это было сверх человеческих сил и возможностей, ведь кроме этого шли воинские эшелоны. Но невзирая ни на что, совместно с героическим коллективом ж.д.станции Тихорецкая, мы отправляли людей, старались навести строгий порядок в городе, который оказался на чрезвычайном положении.

А фашистские пираты, будто издеваясь, целыми днями кружили над городом, станцией, сыпали бомбы, строчили из пулеметов, сея смерть среди мирного населения. Многое пришлось пережить в те страшные дни: слышали мы душераздирающий плач детей, видели обезумевших родителей, залитые кровью перрон, привокзальную площадь, прилегающие парк и горсад.

Глубокой осенью 1941г. в Тихорецке появились моряки-черноморцы. Это уходили пехота и моряки с захваченных фашистами портов. Они шли пешком, и их черные бушлаты закрыли все улицы города. Их преследовала фашистская авиация. Горел город- заводы, жилые кварталы, кинотеатры и пр. Моряки подавали пример мужества. Бросались в огонь, чтобы спасти попавших в беду людей, организовать тушение пожара. Они показали, на что способен советский человек- солдат Красной Армии. С их помощью гражданское население впервые почувствовало свою непобедимость. Фашистские летчики особенно старались уничтожить морские подразделения- «черную смерть», как они называли наших краснофлотцев. Моряки ушли из города также незаметно, как и пришли. Ушли, чтобы собрав силы, возвратиться.

Но самое страшное и никогда не забываемое было впереди. Зима 1941-1942 г. была злая, лютая. И налеты фашистских стервятников немного уменьшились. В начале февраля месяца 1942 г. из Москвы в эвакопункт приехали работники различных министерств и ведомств. Среди них был уполномоченный Верховного Совета СССР тов. Миронов Алексей Петрович и постоянный его заместитель и помощник тов. Кузнецов Иван Васильевич, крупный специалист, инженер. Эти два человека были олицетворением стойкости, принципиальности, душевной, человеческой теплоты, чуткости и сердечного внимания к людям. Они объяснили сотрудникам эвакопункта, что партия и правительство взяли под свой контроль эвакуацию жителей Ленинграда. Далекая «дорога жизни» стала нам по-настоящему близкой. Эшелоны с эвакуированными ленинградцами прибывали ежедневно и в большом количестве. В разбитых, обгоревших вагонах прибывали тысячи полуживых, опухших от голода людей, грязных, завшивленных. Они все были дистрофики. Эшелоны шли круглыми сутками, без долгих интервалов. Фашистские стервятники преследовали их от Ладоги до ст.Тихорецкой. Основной штаб размещался на станции в тупике в классном вагоне №74. Уже подъезжая к станции, люди знали, что есть такой вагон, где размещается человек по фамилии Миронов.

Всем было дело к этому кряжистому, среднего роста, с добрыми, внимательными глазами, человеку. Сотни вопросов, разные желания и требования пострадавших людей к человеку, который здесь для них представлял правительство. Всем казалось, что он может все. И он действительно с большим запасом терпения по-доброму, душевно мог дать нужный совет, оказать помощь. Родина нашла возможность, несмотря на суровые испытания и лишения, обеспечить ленинградцев высококалорийным питанием, и, главное, надеждой. Изголодавшихся, измученных людей мы кормили самой свежей и вкусной пищей. Здесь же были организованы бани, санпропускники и пункты питания. Прибывающих ленинградцев брали под свою опеку врачи. У каждого подходившего эшелона можно было видеть начальника ж.д.больницы А.С.Попову.

Столовые города были отданы на кормление голодных ленинградцев. Работали круглосуточно. Работники общепита трудились героически. От сильнейшего переутомления они падали, их увозили на машине «скорой помощи», но придя в себя, они тут же возвращались в строй, как солдаты. Да, все мы были, как солдаты на передовой линии огня, не покидая своего поста при любых налетах фашистских самолетов. Мы хорошо знали, как тяжело пришлось людям города на Неве в эту суровую зиму. Особенно страшную картину представляли эшелоны с детьми. Больные, грязные дистрофики протягивали руки, просили кушать. А фашистские стервятники точно по указке сбрасывали бомбы на остановившиеся эшелоны. Я не могу забыть, как из горевшего вагона мы вытаскивали израненных детей. И сейчас закипают слезы на глазах, когда вспоминаю измученные болью детские глаза девочки-ленинградки. Тяжелое осколочное ранение, потеря крови, дистрофия от длительного голодания превратили ее в живой скелет. Воспаленными губами она еле -еле шептала: «Щиплет..., тетенька, щиплет...» Не знаю, удалось ли нашим врачам спасти ее, но до сих пор мороз по коже проходит, когда вспоминаю этот детский шепот голубоглазой девчушки. Кажется, свое здоровье отдала бы, чтоб не болело у этой невинной крохи...

Разве можно рассказать все, что пришлось увидеть и пережить нам-работникам эвакопункта, какое нечеловеческое горе, страдания выпали на долю нашего народа. Но видя много горя, мы не могли ожесточиться сердцами. Но очень хорошо помню лютую ненависть нашу к тем, кто убивал, калечил, обездолил наших людей, кто старался разбомбить эшелоны с беззащитными детьми, уходившие в тыл от страшной беды.

Вот пришел эшелон с учащимися ремесленных училищ. Подростки за дорогу немного оправились. Они в своих черных бушлатиках бродили по улицам города, без паники и страха укрывались от бомбежек. Увидев меня с портфелем, они, точно воробышки, окружали меня, протягивали грязные худенькие ручонки, прося талонов на питание. Много есть им было опасно, но рука невольно открывала портфель и давала им талоны. Ведь я была матерью.

Особую заботу мы проявляли по отношению к ученым, научным работникам, людям искусства, т. е. наиболее неприспособленным к суровой действительности гражданам. Находили их в вагонах, кормили, оказывали им медицинскую помощь, вручали сухие пайки на дорогу, провожали в далекий тыл. Помню академика Арбели (Орбели И.) Это был крупный ученый. Его сопровождали студенты. Он пользовался вниманием, ходил с высоко поднятой головой. В столовой мы сидели с академиком за одним столом, и он рассказывал о страшных блокадных буднях Ленинграда, о мужестве и героизме его жителей, о защитниках этого героического города. На его высохшем лице глаза горели верой в нашу победу и ненавистью к врагу. Правительство продолжало строго следить за эвакуацией ленинградцев. Ежедневно в 24-00 наш вагон №74 имел связь с Москвой по прямому проводу с тов. Шверником Н.А., который, как член правительства возглавлял эвакуацию населения. Мы подробно докладывали: сколько приняли ленинградцев, в каком они состоянии, что требуется, какая нужна помощь. Он спрашивал, как у нас дела, какое настроение, благодарил за работу. Какими незабываемыми и счастливыми были эти минуты для нас! Слышать сердце, пульс нашей дорогой столицы в такое страшное время.

Эшелоны один за другим уходили на восток. Казалось, с каждым из них уходила частица нашего сердца: так много хотелось отдать этим людям, уезжающим от смерти, слез, разрухи. Десятки тысяч эвакуированного населения прошли через наш Тихорецкий эвакопункт. Честь и хвала тем, кто принимал непосредственное участие в этой титанической работе. Работники ж.д. транспорта, медработники и особенно надо поклониться всем труженицам общественного питания Орса, возглавляемого тов. Овчинниковым Н.И. (если не ошибаюсь).

Много трагических судеб прошло перед моими глазами. Много человеческих мук, страданий прошло через наше сердце. Вот передо мной лежит фотография красивой, молодой женщины. Это самое дорогое, что осталось у меня от того страшного времени, пронесла я ее через все муки и страдания, что выпали на мою долю. Однажды входит в эвакопункт красивая, уже чистенько вымытая молодая женщина. Лицо еще обрюзгшее, рот почти без зубов. Смотрела она на меня своими измученными глазами, еле стояла на опухших ногах. Слезы боли и обиды текли по ее щекам. Приехала она к свекрам, но те не хотели принять ее больную, голодную. Я оставила ее у себя. Мы ее лечили, осторожно кормили и она быстро оправилась и стала для нас незаменимым помощником. Она была счастлива тем, что ежедневно общается с земляками, помогает им. Она всех родных потеряла в блокадном городе на Неве.

Однажды начался массированный вражеский налет на Тихорецк. Мы бежали в Фастовецкую, через день вернулись и около своего дома я встретила секретаря РК ВКП (б) Г.Д.Морозова. Наши дома были рядом. Он сказал: «Уходите скорее, фашисты скоро будут в городе». Я спросила: «А Вы Григорий Дмитриевич?». Он ответил: «Я пока здесь...» Мы тут же ушли. А Нина решила вернуться и взять кое-что из вещей. Мы сутки ждали ее в станице, но она не успела выскочить из города и ушла в Фастовецкую. Там она и погибла, как ленинградская комсомолка от рук подлых предателей, которые потом были осуждены к высшей мере наказания. Но она в расцвете лет, спасшаяся от гибели в Ленинграде, погибла у нас в Тихорецком районе. Фашисты были уже на подходе к Тихорецку. Мы уходили вместе с отступающей армией под грохот орудийной канонады. Мы уходили на Кавказ, чтобы через некоторое время вернуться.

Полагина Наталья Максимовна, ветеран комсомола.

Май 1985 г.