В 1930 году на заводе им. Воровского была образована пожарная команда, имелась одна мотопомпа, велась обходная служба по цехам круглосуточно. В том же году пожарная команда и стрелковая охрана стала военизированной охраной М.П.С. железнодорожного транспорта. В 1937 году на заводе появилась пожарная автомашина, такая же машина была получена и для завода «Красный молот».

С началом Великой Отечественной войны многие пожарные и стрелки были мобилизованы. Пополнение рядов охраны производилось через военкомат, направлялись старики пожилые и женщины. Оружие было трофейное с давних времён: немецкое, австрийское, иранское и американское. Служба пожарной и стрелковой охраны стала более трудной.

В 1941 году воздушная тревога подавалась гудками заводов и паровозов частыми и короткими гудками, а отбой – одним протяжным. Хождение в ночное время по городу строго запрещалось. Жители улицы поочередно дежурили всю ночь. Они обязаны были задерживать нарушителей хождения и выявлять нарушителей светомаскировки. Связь поддерживалась с милицией, там же получали инструктаж. По заводам работали в две смены по 12 часов без перерыва, без выходных и без отпусков. Многие рабочие работали по несколько дней, не выходя с завода. Весь город работал под лозунгами «Все силы для фронта», «Все для победы», «Фронт и тыл едины».

Первая бомбежка в городе случилась 20 октября, одна бомба упала в заводе им. Воровского возле здания заводоуправления, в центр бомбоубежища. Задавило 16 человек землей, а одного рабочего разнесло, только фуражку нашли. По вложенной газете в фуражке и опознали фамилию пострадавшего. вторая бомбежка в 1941 году была 3-го ноября по заводу «Красный молот», повреждены был кузнечный цех и электростанция завода.

Летним днем в 1942 году на углу, где сейчас хлебозавод в городе, был дом, в котором находилось военное ведомство по железнодорожному транспорту, дом охранялся вольнонаемными случайными гражданами. Один молодой охранник заступил на пост и вскорости к нему подошел офицер советской армии, сели на пни срубленной акации и завели разговор. Офицер спросил, что это за дом и какой организации принадлежит, охранник ответил, мол, не знаю, бездомный, сидит тут от нечего делать, а по разговору в офицере стал узнавать шпиона. Оружия у охранника не было, одет он был только в майку да брюки. Решил задержать того офицера. Начали закуривать вместе, охранник зашел сзади, подготовил брючный ремень, подобрал удобный момент и связал офицера ремнем. Офицер оказался шпионом, был вооружен двумя пистолетами, при нем найдены секретные карты.

Однажды я утром заступил на пост Контрольные ворота товарного грузового двора станции Тихорецкая. В десяти метрах от меня стояли 20 орудий разного калибра и часовой военный. На сортировке на площадке было много станковых пулеметов «Максим», много было тяжеленых минометов, рядом с платформой сортировочной штабеля снарядов и мин. На военной платформе имущество госпиталя, а в конце военной платформы помещения деревянные с двумя входными дверями и кухня военного гарнизона товарного двора. Мимо меня прошел лейтенант летчик, он остановился и обратил свое внимание на стоявшие орудия по товарному двору, осмотрел все и подошел к часовому у орудия, завел с ним разговор тихо. Я не мог услышать ни слова. Затем летчик направился к сараю, к двери караульного помещения, постоял немного, заглянул в кухню и ушёл в направлении конторы товарного двора. Я вызвал начальника гарнизона и начальника караула воинской части и доложил, что часовой нарушил устав, имел разговор с подозрительным лицом. Бегом к часовому у орудия. Часовой доложил, о чем шла речь с тем лейтенантом. Начальник гарнизона дал тревогу и команду на поиски, но найти того офицера не удалось. Срочно начали все вывозить с товарного двора, появилось много автомашин, а орудия лошадьми увозили. В 14 часов я сменился с поста, как вдруг подалась воздушная тревога. На товарный двор посыпались бомбы и падали там, где до это были штабеля снарядов и мины. Мой сменщик товарищ Матренин бежал в убежище и был ранен пулемётной очередью немецкого самолета.

После налета немецкой авиации по городу возникали пожары. Пожарные городская и транспортная команды всегда были в боевой готовности и тушили пожары иногда с опасностью для жизни. Загорелся резервуар большой с мазутом возле локомотивного депо, всего их было три резервуара больших, а на углу, где сейчас хлебозавод, среди улицы лежала не разорвавшаяся большая авиабомба. Какая она? Возможно, с часовым механизмом замедленного действия. Иногда после бомбежки по городу много лежало бомб, а сколько в землю ушли и не взорвались… В июле 1942 года узловая пожарная машина была на выезде на пожаре. Неожиданно со стороны станицы Фастовецкой появилось семь немецких бомбардировщиков на небольшой высоте, автомашина пожарная повернула на улицу Короткую для укрытия под деревьями акации, но было уже поздно. Самолеты машину заметили и настигли ее посреди улицы. Боевой расчет людей кто куда начал спасаться. В кабине было двое. Один пожарный товарищ Бганцов открыл дверцу кабины, вышел и пытался бежать и тут же упал на землю замертво, сраженный пулеметной очередью немецкого самолета. Шофер пожарной машины был в кабине, его ранило. 

Многие жители Тихорецка уходили в ближайшие станицы и хутора, укрываясь от бомбежек. Оставались в городе пожилые, больные и кто еще работал. По заводам начали готовиться к эвакуации, станки и оборудование грузили и отправляли. Рабочих с семьями эвакуировали. Постепенно в городе становилось совсем безлюдно. Поезда шли непрерывным потоком. 26 июля 1942 года перед вечером со стороны станиц Фастовецкой немецкая авиация начала налет и бомбить Тихорецк небольшими группами. Бомбили по большей части густонаселённую местность города. Интервалы между бомбежками были небольшие. Я обычно укрывался от бомбежек в пожарном люке у вокзала, где сейчас билетные кассы. Но в этот раз когда я подбежал к люку, то там было полно военных. Я побежал в другое убежище по улице в сторону завода «Красный молот». Бомбы – фугаски стали падать в моем направлении. Воздушной волной меня свалило, и я полетел в открытый люк для стока воды. Благодаря тому, что решетка в люке была неглубоко, я не ушибся, а только намок. Над люком появился солдат и тоже просились в люк. Я ему говорю: здесь вода, помоги мне выбраться, он меня вытащил. Мы вдвоем побежали по улице Подвойского, увидели по пути лошадей. Одна лошадь сильно была ранена, а рядом два офицера пытались сделать перевязку своему товарищу, лежащему на земле, он был ранен в грудь. Не успели сделать перевязку, товарищ умер. Два офицера заплакали, попрощались, сели на лошадей и умчались. Мы с солдатом вдвоем побежали на окраину города. Людей с города бежало много. Зенитчики кричали на бегущих, а они все равно бежали. Не обращали на них внимания. Орудия зенитные были поставлены в один ряд от почтового ящика до аэродрома возле кладбища. Орудия стреляют по немецким самолетам, осколки летят, фыркают, жужжат и визжат. Мы с солдатом пояса сняли и кукурузы наломали в снопы и на голову для укрытия от осколков. Добежали до железной дороги. В степи много было солдат. 

Я отделился от солдата и направился к ветке, идущей на Сталинград. Заметил небольшой курганчик в подсолнечнике, на курганчике стояли двое. Когда я подошел к ним, то увидел, что один был одет в черное, за спиной рация, а другой в белой рубашке. Мне задали вопрос: откуда? С города, говорю. Как бомбежка? Ужасная, говорю. Где стоят зенитки? Не знаю, не видел. Они спустились с кургана, в подсолнухах засверкали огоньки рации. Я побежал к солдатам с оружием и сообщил, что видел. Но солдаты меня предупредили: мы не пойдем, и ты лезай в солому и лежи до утра. Бомбёжка продолжалась до утра. Утром я вернулся в курульное помещение. Командир взвода товарищ Радченко справился, где я спасался. Когда многие вернулись, начали в мешки складывать винтовки, револьверы, патроны и продукты – всего навалом. Отправились за город, на Козловую балку. 

27 июля в 11 часов возобновилась бомбежка, но длилась недолго. Командование железной дороги и военизированной охраны отряда с 183 км. дало мне приказ с постов часовых, которые бессменно находятся на постах больше суток. Первого часового я снял у дома, где багажное отделение станции Тихорецкая, его фамилия Гарба, он раньше был в Тихорецке председателем Тихорецкого городского совета. Направился по улице по направлению Клуба имени Меньшикова. Вся улица завалена деревьями и проводами, очень трудно было пробираться. Клуб имени Меньшикова сильно горел, мне фуражкой пришлось закрывать лицо, а руки сильно пекло. Постовой охранял домой на углу. Когда подошел к посту, у дома как не бывало сарайчика и туалета. На месте сарайчика уцелел только бетонный пол, только в цементном полу дыру пробило. Там, в подвале, и нашел часового. 

Перехожу северный парк по путям, вагоны разрушены, цистерны лежат на боку, парк забит вагонами, а в центре парка воронка. Смотрю, у воронки собрались человек шесть, один кричит мне: охрана, иди спирту потяни. Они с воронки банками из-под консервов черпают спирт и пьют. Подхожу и смотрю. Все шестеро ребята – вагонники пункта тех.осмотра, некторые уже языком не владеют. Я говорю: ребята, разве можно, вы на работе, да и бомбежка… Один певучи так громко затянул: все равно наша жизнь теперь пропащая… 

Я ушел на окраину парка, где находился склад от эстакады до элеватора, его сейчас нет, разрушен, там находились два поста. На постах все разрушено, склады горели, автокран опрокинут, автодрезина сгорела. Начинаю проверять пожарные люки и в одном нахожу одного часового, фамилию не помню, а вокруг пожарного люка семь воронок. Второй часовой с начала бомбежки 26 июля убежал с поста с оружием.

27 июля к вечеру появились три немецких бомбардировщика. Зенитные орудия, которые находились на площади, где сейчас находится магазин – склад, в развилке зерносовхоз – Тихорецк, на Козловой балке и ряд за городом открыли заградительный огнь. В районе дома с военизированной охраной я заметил подозрительного, который красными ракетами подавал сигналы немецким самолетам, сигналы давал на военный и гражданский аэродром, сейчас там метеостанция. Когда один самолет немецкий направился бомбить охрану, я дал команду разбегаться, а сам задом отступал к балке и неожиданно упал в колодец. Глубина в нем была около трех метров, стрелки помогли мне выбраться по деревянному шесту. С наступлением темноты мыв перешли Козловую балку и хотели укрыться в индивидуальных огородах, соблюдали при этом полнейшую тишину, курить запрещалось строжайше. А когда прислушались, от нас недалеко услышали разговор. Мы подползли поближе, увидели впереди пригорок, с этого пригорка ракетчик давал ракеты пунктиром. Они гасли у нас над головами. Он давал сигнал на зенитные орудия в районе зерносовхоза. Зенитчики дал залп по этому месту, и ракеты больше не появлялись. Бомбёжки продолжались всю ночь, бомбили аэродром, сильно горел завод «Красный молот», горели вагоны, взрывались цистерны. Немцы бомбили станционные пути, слышалась трескотня мелких патронов.

Утром 28 июля военизированная охрана перебралась на хутор «Красный октябрь» и расположилась на берегу реки Челбас в лесочке, там же остались две пожарные автомашины. С нами были командир 2-го отряда военизированной охраны МПС на станции Тихорецкая товарищ Радченко, заместитель по пожарно – технической части товарищ Сычев Иван Яковлевич, водители машин Прудан Григорий Фёдорович и товарищ Долгополов. Днем 28 июля командование воинской части и истребительного батальона приказало нам эвакуироваться. Было приказано вечером уходить с лесу с «Красного Октября». Строевым порядком без разговоров двигались в пути с грузом, в мешках навалом винтовок, револьверов, патронов и питания, а самое нужное, это фляга с водой, пили по глотку-два и то редко. Как тяжело было оставлять свое родное место, свою семью с детьми. Бесшумно в ночной тишине строем прошли станицу Алексеевскую. Приказ был дан из строя не выходить самовольно, уход вправо – влево, назад - вперед на 3-4 метра считался побегом, а в убегающих разрешалось стрелять без предупреждения.

Перешли станицу Архангельскую незамеченными, направились на станцию Малороссийскую. Станция была забита стоящими вагонами и когда пролезли под вагонами и вышли на перрон, одного человека не досчитались. С ним же была и винтовка. На путях здесь мы долго сидели, поезда идут и идут непрерывно без остановки, пока один поезд не остановился на несколько минут. В нем были две платформы, груженные ящиками, мы уселись там, как воробушки на заборе, так и добрались до станции Кавказской…

Моя семья ушла в станицу Новорождественскую, спасаясь от бомбежки. Перед уходом из Тихорецка я забегал домой и написал несколько записок «Меня не ищите, живите спокойно, Ваш муж и папа В.Самойлов», разбросал записки в доме и сарае.

//Из воспоминаний Василия Васильевича Самойлова, 1902 года рождения,

стрелка военизированной охраны,

члена Тихорецкого горсовета 2-го созыва 1928-1931 гг.,

записаны ориентировочно в 1970 г.